Элизабет Торнтон

Игра или страсть?

Пролог

Лонгбери, октябрь 1815 года

Эдвина Ганн забежала домой, быстро повернула ключ и опустила щеколду. Сердце колотилось. В последнее время она задавала слишком много вопросов и совала нос куда не следовало. Единственное, чего она достигла, – разбудила спящего тигра.

– Возьми себя в руки, Эдвина, – строго приказала она себе. – Тебе шестьдесят лет. Если так будет продолжаться, тебя хватит удар. Ты не представляешь никакой угрозы! Ты ничего не можешь доказать. Через столько лет он наверняка чувствует себя в безопасности.

Когда дыхание пришло в норму, она подошла к окну и, стараясь остаться незамеченной, выглянула на улицу. Ее коттедж располагался рядом с поместьем, и за огородом виднелись только заросли тисовых деревьев, боярышника и дуба.

Эдвина расстегнула пальто и повесила его на крючок. Миссис Ладлоу, помощница по хозяйству, развела в камине огонь и ушла домой.

Завтра миссис Ладлоу не сможет попасть в дом, ведь дверь закрыта на щеколду. Ничего не поделаешь. Нужно будет встать пораньше и отпереть. В доме Эдвина одна, а ее ближайшие соседи – обитатели Прайори.

Эта последняя мысль напомнила ей, что нужно проверить, заперты ли передняя дверь и окна внизу. Она по привычке делала это каждый вечер. Как и большинство деревенских жителей, она запирала двери только на ночь. Теперь же станет запирать и днем.

– Глупая старуха, – бранила она себя, поднимаясь по лестнице и тяжело опираясь на перила.

Она решила, что перенесет свою спальню в пустующую комнату для прислуги рядом с кухней. Комната была маленькой, но удобной для того, кому тяжело взбираться по ступенькам. Эта мысль заставила Эдвину еще острее ощутить свой возраст.

Оказавшись в спальне, она закуталась в теплый халат, надела шерстяные тапочки и кочергой пошевелила поленья в камине. Наблюдая за языками пламени, она снова погрузилась в свои мысли.

Она думала о Ханне, которая в ее памяти всегда оставалась молодой, которая любила жизнь и не боялась жить так, как ей нравилось, которая стала причиной стольких переживаний. Двадцать лет назад она ушла из этого дома, поклявшись никогда не возвращаться, и с тех пор ее никто не видел.

«Где ты, Ханна? Что случилось с тобой тогда?»

Будь Эдвина помоложе и поздоровее, она бы поехала в Лондон и посоветовалась с Брэндом. Он для нее как сын, и лучше было бы поговорить с ним с глазу на глаз. Но здоровье не позволяло ей путешествовать, поэтому она сделала единственное, что могла сделать: послала письмо в контору Брэнда на Фрит-стрит, коротко пересказав все, что случилось. Прошло уже больше двух недель, но ответа не было. Ничего удивительного. Скорее всего Брэнд еще не получил ее письмо. Он занятой человек и много разъезжает. В конце концов письмо найдет его.

Было и еще одно письмо, которое она много раз начинала, но так и не послала человеку, который в два счета мог решить эту загадку: своей племяннице Марион. Вспомнив об этом письме, Эдвина села к секретеру и разложила письменные принадлежности. Обмакнув перо в чернила, помедлила. Нелегко писать это письмо. Она не видела Марион почти двадцать лет. Их переписка была нерегулярной, в основном из-за того, что они с сестрой Дианой, матерью Марион, были в ссоре. Смерть Дианы три года назад, за которой почти сразу последовала смерть отца Марион, сблизила Эдвину с племянницей.

Раскаянием и сожалениями не восполнить всех потерянных лет. Эдвина сглотнула ком в горле. Как могли они с сестрой быть такими глупыми?

С Марион она этой ошибки не повторит. Вот только с чего начать? В конце концов, они почти не знают друг друга. Начни она сразу выдвигать необоснованные обвинения, Марион решит, что тетушка просто выжила из ума.

Она подумала, не пригласить ли Марион в Лонгбери, но потом отбросила эту мысль. Во-первых, Марион живет в добрых трех днях пути от Лонгбери, а во-вторых, у нее на попечении две младшие сестры, о которых она должна заботиться. Да и не хотела Эдвина втягивать Марион в опасную ситуацию.

Был бы здесь Брэнд, он бы дал ей дельный совет.

И все-таки племяннице надо написать. Попросить вспомнить тот ее единственный приезд в Лонгбери. Она должна знать, что произошло в ту ночь. Она была там. Кто-то видел ее. Возможно, воспоминания заперты в ее сознании и небольшой толчок даст им выход.

Эдвина начала писать. И тут скрипнула половица. Во рту пересохло, и Эдвина медленно встала. Снова услышав скрип, она прошла к камину и взяла в руки кочергу. В коридоре Эдвина остановилась. Единственным звуком был болезненный стук собственного сердца о ребра.

Осторожно пройдя к лестнице, она посмотрела вниз. Никого. Опустив кочергу, она повернулась было, чтобы вернуться в комнату, и увидела лицо нападавшего за долю секунды до того, как был нанесен первый удар.

«Это не он», – промелькнула последняя мысль, и темнота поглотила ее.

На следующее утро миссис Ладлоу пришла в коттедж мисс Ганн в обычное время. Она несла в свертке приличный кусок баранины, вполне достаточный, чтобы сварить большой котелок супа и потушить мясо. Возможно, немножко останется и для ее семьи. Мисс Ганн – щедрая душа.

Сняв пальто и повязав фартук, миссис Ладлоу развела огонь. Вскипятив чайник и закончив с приготовлениями, она поставила завтрак на поднос и вышла в холл. Но сделав несколько шагов, резко остановилась. Ее хозяйка лежала у нижних ступенек лестницы, невидящими глазами уставившись в потолок.

Через час в дом прибыл констебль. Он не сомневался, что пожилая женщина почувствовала себя плохо и упала с лестницы. Только одна странность несколько озадачила его: пальцы мисс Ганн оказались испачканы в чернилах, но никакого письма он не нашел.

Впрочем, на его взгляд, это была мелочь, о которой не стоило беспокоиться.

Глава 1

Лондон, май 1816 года

Это была, конечно, мелочь, по крайней мере тогда так казалось, но спустя годы Брэнд будет смеяться и говорить, что с того момента его жизнь необратимо изменилась. Это случилось в тот вечер, когда леди Марион Дейн ушибла ногу.

Брэнд пригласил ее с сестрой в свою театральную ложу. С Марион он был знаком недолго, всего лишь месяц, но знал о ней гораздо больше, чем она думала. Брэнд дружил с ее покойной тетей, Эдвиной Ганн, и время от времени Эдвина упоминала о семье сестры, которая жила близ Кесвика в Озерном крае. В течение последних недель он пытался узнать о леди Марион Дейн как можно больше.

Дочь графа, она никогда не проводила сезон в Лондоне, не была представлена ко двору и не присутствовала на светских раутах и пикниках, обычных для молодых женщин ее класса. Если бы не смерть ее отца, она бы по-прежнему тихо и спокойно жила в Озерном крае, и ему не было бы нужды присматривать за ней.

Несмотря на имеющиеся у него краткие сведения о ее прошлом, он не мог раскусить ее. Она была человеком крайне скрытным и редко показывала свои чувства. Но в театре, когда огни были притушены, она подумала, что никто на нее не смотрит, и дала волю своим эмоциям.

Они смотрели «Много шума из ничего», и по ее лицу он мог сказать, какие персонажи ей нравились, а какие – нет. Было куда интереснее наблюдать за лицом Марион, чем за происходящим на сцене.

Занавес опустился, аплодисменты стихли, и зрители начали подниматься. Леди Марион продолжала сидеть в кресле, словно не могла заставить себя уйти. Ее восемнадцатилетняя сестра, леди Эмили, напропалую кокетничающая со всеми подряд, строила глазки юному Генри Кавендишу; друг Брэнда Эш Денисон прикрывал рукой зевок. Для соблюдения приличий в таких случаях требовалась одна или две дуэньи, и побыть в этой роли сегодняшним вечером согласились бабушка Эша, вдовствующая графиня, и ее подруга леди Бетьюн. Вечер еще не окончился. Брэнд заказал поздний ужин в отеле «Кларендон», где к ним должны были присоединиться кузина Марион Фанни со своим мужем Реджи Райтом.